Так Аркадий Литвак, о котором говорится на предыдущей странице, выглядел в начале двадцатых. Он был другом Деда еще с одесских времен. Он тоже перебрался в Москву, был журналистом. В 1949 году двое одесситов были соседями по Москве — их разделяло всего несколько сот метров. Жены их, Лена и Дора, тоже были из Одессы. Дед с семьей жил на улице Горького, дом 19А, Аркадий Литвак в доме на углу Пушкинской улицы и Страстного бульвара. Там он был арестован, а вслед за ним арестовали его жену Дору. Обвиняли в участии в эсеровском кружке. Кружок действительно был, в Одессе, в начала двадцатых.

«Ученически-студенческий кружок по истории русской общественной мысли, руководителем которого был учитель-эсер, квалифицировался как эсеровский, а готовившиеся там доклады как эсеровские. В моем деле, например, значится, что доклады о Пушкине, о революции 1848 года во Франции были эсеровскими — это одно дает представление о степени квалифицированности и грамотности тех, кто в 1949 г. в моем "процессе" сочетал одновременно сбор материалов, следствие и суд...»

(из показаний Аркадия Литвака по запросу прокуратуры после реабилитации. В это время Аркадий тяжело болел и поэтому мог давать показания только письменно. В заключении он держал сухую голодовку, именно это вызвало интерес прокуратуры и способствовало ранней реабилитации. Показания приведены в воспоминаниях Елены Заславской, дочери Аркадия и Доры. Книга не опубликована).

Это и есть кружок, за участие в котором Дора Заславская получила 5 лет лагеря. В центре руководитель кружка, учитель Владимир Николаевич Рихтер. Пятнадцатилетняя Дора слева от него (у неё белый воротник), Ната справа. Фото сделано в Одессе в 1919 году.

О том, что Дед передал другу в лагерь полушубок, я знал с детства. Мне рассказывал об этом отец. Но не знал, как именно передал. Как он, генерал, мог передать полушубок зэку? Оказалось, через дочь Аркадия, Елену. Она говорит об этом в своих воспоминаниях, не называя фамилий — привычка к осторожности, воспитанная всей жизнью — но мы сразу понимаем, о ком речь.

«Помню и того, кто принимал посылки отцу — принимал, а потом однажды сверился с каким-то списком и не взял: это когда была голодовка (сухая!), но я о ней, конечно, не знала — помню мой страх, что что-то страшное случилось с отцом. Ему я передала потом полушубок — он был от друга, научного генерала, — валенки, теплое белье, еще более внушительные, чем маме, рукавицы».

Дора незадолго до ареста. Фото из архива Ольги Стучевской, внучки Доры

«Лето. Наши друзья уехали на юг и предложили пожить у них на даче в Валентиновке». Совершенно обычная, спокойная фраза из воспоминаний Елены Заславской — все так, если не знать, что в этот момент Аркадий и Дора только что освободились из лагеря и не имели жилья. Жить в Москве им было запрещено. При освобождении Дора выбрала местом жительства Малоярославец. И дальше в воспоминаниях снова без фамилий, но мы-то знаем всю эту историю... Но тут новая подробность, о допросах и опасности, которая грозила Деду. По самой грани он ходил. Друг его не предал.

«Уже не помню, почему (может быть, предложили?) она назвала Малоярославец. Через некоторое время владелец дачи, на которой мы жили, ученый в чине генерала — поехал на свой машине в Малоярославец и снял там комнату для отца. "Коммунистическая улица, дом девять", — прочла я в мамином письме. Кстати, именно об этом человеке, в числе многих других, допрашивали родителей особенно настойчиво — было очень соблазнительно припутать и его, пополнить или создать отдельное дело на этого авиационного деятеля, в то время — директора ЦИАМА. Об этом завуалировано отец писал мне в письме из лагеря».

Всё здесь правильно, в этих словах Елены Заславской, дочери Аркадия и Доры, кроме того, что у ЦИАМа директора не было, а был начальник.

Точка равновесия